Струящийся свет Божества

Другой, не менее важный в нашем случае, аспект заключается в прямой связи Библии и видения. Данная связь выражается в нескольких направлениях. Во-первых, Ветхий и Новый Заветы сообщают о многочисленных видениях, поэтому у Мехтильды, как и у многих других мистиков, уже с детства могло сформироваться четкое представление о том, что видение — типичная форма божественного сообщения человеку. Во-вторых, изображение библейских видений могло ее поразить необычайно широким разнообразием как самого опыта провидцев, так и форм видений. Кроме того, в Библии подробно описаны явления духовного, психологического и физического характера, сопутствующие видению. Все это, считает Э. Бенц, создает предпосылки для рассмотрения ветхозаветной и новозаветной традиций как «подлинной школы визионерского опыта, содержащей целый ряд моделей видений»[449].

В воздействии Библии как элемента образования и воспитания Мехтильды особый интерес представляет механизм модификации читательских впечатлений и их перехода в импульс, стимулирующий возникновение видений. Как следует из изложения Э. Бенца, действие данного механизма таково. Первая фаза — освоение библейского материала путем вдумчивого, внимательного прочтения. Священное Писание читалось неспешно, его текст осмысливался в процессе сравнения и медитации. Чтение должно было подвести к молитве и само превращалось в молитву, т.е. в диалог верующего с Богом или небожителями. Вторая фаза, непосредственно следовавшая за первой, — идентификация читателя с прочитанным: образы Писания, пишет Э. Бенц, «входили» в собственное образное мышление визионера, а затем спонтанно объединялись с пережитыми им прорывами в трансцендентное. Решающую роль играл при этом нормативный характер Писания; на протяжении всего Средневековья оно служило масштабом, с которым мистик подходил к своим собственным видениям. Третья фаза — переход медитативного рассмотрения Писания в видения. Его основной импульс — подражание Христу. Мистик хочет участвовать в земной жизни Христа, быть свидетелем Его страстей, мученической смерти и воскресения. Четвертая — последняя фаза; мистик не придерживается более образов и сцен, заданных канонической литературой; его собственные видения дополняют библейскую традицию, развивают ее дальше, заполняют «пустые места» или прибавляют совершенно новые черты традиционному образу библейского откровения.

Выводы известного историка религии, сделанные на основе анализа многочисленных видений мистиков, имеют для нас важное методологическое значение, ибо очерчивают ту схему, в рамках которой могло проходить формирование и развитие визионерского дара Мехтильды Магдебургской. Видимо, подобным путем Мехтильда осваивала содержание системы образов Песни Песней, ставшей для нее не просто литературным фоном, а той духовно-эстетической сферой, где протекала ее подлинная жизнь. В той горней обители Мехтильда проживала судьбу библейской Невесты; в тех эмпиреях она была свидетельницей Благовещения, рождения младенца Иисуса; оттуда визионерка Мехтильда посещала места вечного блаженства и вечных страданий. Таким образом, истоки ее мистической жизни уходят в детство, в первые уроки-наставления в Священном Писании, полученные в родительском доме.

Другой важной составной частью воспитания Мехтильды, несомненно, была литургия. Литургия неразрывно связана с Библией. Писание поставляет темы проповедей, но литургия предлагает иной, коллективный, способ восприятия данного материала, ибо ее участник созерцает, обдумывает и молится вместе с другими, включаясь в ритм общего религиозного чувства. Сама обстановка — настенные росписи, неясный свет свечей, мерцание красок и позолоты, пение псалмов — создает особое, «личностное молитвенное настроение» (Э. Бенц) и готовит к центральному событию литургии — встрече в таинстве евхаристии с живым Богом. В такой атмосфере устанавливается личное отношение к Богу, любой пережитый и увиденный образ становится «знаком присутствия трансцендентной действительности... проявляющей себя предметно и зримо»[450]. Литургия была для Мехтильды, как и для многих мистиков, встречей с тысячелетней традицией церкви: с образами, отражающими старое, ветхозаветное религиозное сознание; с раннехристианской традицией в форме гимнов и проповедей, идущих от отцов церкви, от их мистического и визионерского опыта.