Струящийся свет Божества

Происхождение слова «бегинки» до сих пор не ясно. Одни ученые возводят его к альбигойцам, приверженцам христианской секты, возникшей в Южной Европе в начале XI в. Другие связывают его с именем Ламберта де Бега, священника из Льежа, собравшего вокруг себя благочестивых женщин, живших единым сообществом. Третьи считают, что имя происходит от серо-коричневого цвета их одежды. Поначалу слово «бегинки» употреблялось как прозвище, данное в насмешку. Затем оно стало употребляться в нейтральном смысле, для обозначения объединений женщин, добровольно избравших жизнь в бедности и в воздержании. Их еще называли mulieres religiosae (благочестивые женщины) и virgines continentes (воздержанные девы). У историков нет достаточной ясности об истоках и раннем этапе развития объединений бегинок. Одни рассматривают их как самостоятельное религиозное движение женщин и датируют его начало XIII в. — появлением первых поселений. Другие связывают движение бегинок с общим движением за обновление церкви и относят его зарождение к XI в., когда в осуществление религиозной программы под знаменем идей vita apostolica сознательно включились миряне, а также очень большое число женщин. Первые большие поселения бегинок зарегистрированы в Бельгии и Нидерландах; оттуда такая форма общежития распространилась на всю Западную Европу, включая Германию. В Германии бегинки появились в Ульме в 20-е годы XIII в.; в 40-е годы их поселения обнаруживаются во Франкфурте и Штрасбурге. Самые значительные поселения бегинок находились в Кёльне и его окрестностях; там они впервые упомянуты в 1223 г., а к 1243 г. уже составляли тысячу человек, т.е. шесть процентов тогдашнего населения Кёльна.

Что побуждало большое количество женщин выбирать для себя путь бегинок — жизнь, построенную по строго религиозным правилам и соединенную с трудом? Некоторые ученые полагают, что подобная форма существования была для большинства женщин вынужденным решением, помогавшим преодолеть тяжелое демографическое и социальное положение того времени. Обычно приводятся данные о преобладании женской части населения над мужской, наступившем вследствие крестовых походов; о разорении ремесленников в городах. Однако выводы о том, что поселения бегинок служили прибежищем для малоимущих, для тех, кто не имел иной формы социальной защиты со стороны общества и церкви, вызывают сомнения. Эти умозаключения справедливы лишь для Позднего Средневековья, да и то не полностью. На других этапах движения большинство бегинок были родом из аристократических и патрицианских семей. Более верным представляется утверждение, что ведущим побудительным мотивом у женщин, избирающих уклад бегинок, было добровольное стремление состоятельных и зажиточных отказаться от земных благ и следовать «нагими за нагим Спасителем» (nudi nudum sequi).

Движение бегинок содержало новые возможности для деятельностной любви к ближнему. Бегинки были заняты в ремеслах, они пряли, ткали, шили, занимались пивоварением; они врачевали и учили. Все это представляло «гораздо более гибкие и открытые формы религиозной жизни, чем монастыри»[452]. Таким образом, движение бегинок показало, что у женщин развились такие потребности и запросы, которые не могли удовлетворить прежние формы религиозной жизни, предлагаемые церковью, и старые религиозные институты. В этом смысле показательна фигура Елизаветы Тюрингской, выбравшей, как и Франциск Ассизский, жизнь между монастырем и миром. Трудно определить ее общественный статус — монахиня или мирянка; неясно ее отношение к орденам и религиозным объединениям — госпитальерка или бегинка; сложно выделить какой-то определенный духовный фактор, формировавший ее мировосприятие. Однако можно четко выделить мотив ее действий — желание и воля абсолютно подражать Христу в бедности, отречении, унижении и послушании. Такое же промежуточное положение между монастырем и миром занимало движение бегинок, что вызывало со стороны церкви подозрение, а иногда и открытые преследования. Церковные и светские власти сбивала с толку «неопределенность» их уклада, являвшая разительный контраст к четкой организации остальных слоев средневекового общества: они жили в воздержании, но не давали обета безбрачия и могли покинуть свою общину и завести семью. Их быт был построен по типу, напоминавшему монастырский распорядок, но они не принимали никакого устава. Недоумение и растерянность современников звучат в словах францисканца Гильберта из Турне: «Живут среди нас жены, о коих не ведаем мы, как их означить — мирянками или монахинями. Ибо частию они привержены мирскому, а частию монашескому житию»[453]. Конечно, были и доброжелатели. На особое общественное положение этих женщин обратил внимание и цистерцианец Цезарий Гейстербахский, автор «Диалога о чудесах». Его суждение свидетельствует о понимании проблем и в целом благожелательном отношении к движению бегинок.