Струящийся свет Божества

Положение бегинок осложнялось тем, что церковь осуществляла духовный надзор над душами верующих через священников, которым единственным даровалось право спасения через совершение таинств. Поэтому женские объединения нуждались в духовниках. Однако, как уже упоминалось, ордена, реформировавшие церковь (францисканцы и доминиканцы), идеалы которых были наиболее близки бегинкам, начиная с первых десятилетий XIII в. отказали им в исполнении этих функций. Они ссылались на перегруженность занятиями такого рода, отвлекающими их от спасения собственных душ. Такая позиция ставила под вопрос само существование бегинок. Не оставались в стороне и городские власти, видевшие в них конкуренцию для «своих», городских, ремесленников. Особый вопрос — взаимоотношения приходских священнослужителей и проповедников из доминиканских и францисканских орденов. В 1260 г. синод Магдебурга возобновил прежнее постановление, согласно которому духовная опека над бегинками выводилась из компетенции доминиканцев и передавалась городским священникам. В случае неподчинения бегинкам грозило отлучение от церкви.

Такова была ситуация вокруг движения бегинок, среди которых предположительно с 1230 г. в Магдебурге жила Мехтильда. Как она воспринимала свой уход к ним? В главе второй книги четвертой она немногословно сообщает, что уехала жить в другой город (IV, 2). Какой смысл вкладывал средневековый человек в свой уход из дома в незнакомый ему город, где не было у него друзей, кроме одного человека? Исследователи (Г. Нойман, К. Ру) склонны предполагать, что под этим человеком подразумевается мистик и религиозный писатель Вихман Арнштайнский[454]. Он принадлежал по рождению к высшей знати, к графскому роду, с детства был определен семьей к духовной карьере и воспитывался в аристократическом монастыре. Однако под воздействием проповеди доминиканцев отказался от должности старшего священника в монастыре и в 1230 г. в Магдебурге вступил в доминиканский орден. Как раз в это же самое время и в том же самом городе начинала свой путь бегинка Мехтильда. Позднее (1246) он стал приором доминиканского монастыря в Руппине, основанного его братом Гебхардом Арнштайнским. Мистические трактаты Вихмана оказали определенное воздействие на «Струящийся Свет Божества», особенно пассажи, описывающие кающуюся душу, осознавшую свою греховность. В своем самобичевании душа желает, чтобы Бог со всеми тварями отвернулся от нее, ибо ее место — «бездна бесчестия», оно — «под Люцифером», т.е. в такой точке, ниже которой опуститься невозможно. Мехтильда широко развивает эту тему (IV, 12; III, 21); она употребляет и выражение «под хвостом Люцифера» (III, 21). На Мехтильду оказал воздействие и другой аспект писаний Вихмана Арнштайнского — мистическая любовь, где он следует традиции Ришара Сен-Викторского.

Для Мехтильды уход из дома, переезд в незнакомый город был исполнен большого значения; он полностью укладывается в схему следования за Христом: человек, отринувший все, отказавшийся от дома и родных, ставший на земле подлинным чужаком, отправляется на поиски Спасителя. Подражание Христу имело в средние века многие грани, одна из них — странствование (peregrinatio). В глазах средневекового мистика безродность аскета наглядно воплощала целый комплекс христианских идей и чувств, таких, например, как: земная жизнь Христа, прожитая им, согласно воле Бога, вдали от дома Отца своего; «неистинность» и бренность человеческого существования; устремленность души к вечной, небесной родине. Для выражения пребывания «в чужой стороне» во время своего добровольного изгнания Мехтильда неоднократно пользуется словом eilende (I, 29; V, 25; V, 35; IV, 22; VI, 4; VI, 19). В Средневековье оно означало «чужбина», «чужая страна», «отдаленность от дома», «неизвестность». Мехтильда употребляет это слово и в других значениях, например, для характеристики безродности души на земле (VII, 19; VII, 20). Текст показывает, что слово ellende имеет для Мехтильды программное значение как исполнение древнего завета апостольской жизни. Она прямо говорит о том, что удостоилась милости мистически пережить некоторые эпизоды спасительной истории (скажем, св. Доминика во славе) только потому, что она была «на чужбине». Даже на Небесах ей не хватает того, что «в жизни сей наивеличайшее есть» — это возможность возносить хвалу Господу в крайних, необычных по сложности ситуациях. При перечислении данных обстоятельств «чужбина» занимает третье место, идя вслед за «бедностью» и «презираемостью».