У мира на пиру

Одинокая птица сиротливо летит в поднебесье, —
Распростилась со стаей, видно, жаждет свободы иной.
А под нею – леса, мегаполисы, реки и веси —
Всё, что кратко зовётся в человечьем наречьи страной.

Распростилась со стаей, а суровый вожак не заметил:

Он вперёд устремлён, ему важно не сбиться с пути,
Он сверяет дорогу и с Полярной звездой, и с кометой…
Удивились товарки, но наказ непреклонен: «Лети!»

Вот опустятся разом на знакомом кормящем болоте,

Друг у дружки добычу начнут вырывать под галдёж,
Стоя, будут дремать, клекотать на одной той же ноте.
И одна будет радость, и одна боязливая дрожь.

И неведомо им, что такое любить, чем гордиться…

Горделиво летит в поднебесье одинокая птица.

Откровение

Не обижу ни зелень, ни живность,
По лесам совершая вояж!..
Жёлтой иволги посвист призывный
Восприму, как торжественный марш!

Отмеряю свои километры,

А со мной, не касаясь земли,
Соревнуются лоси и ветры, —
Не догонишь, хоть Бога моли!

Километры мои, километры, —

Не уйти от любви и тревог!
На ветвях оставляю, как меты,
Строки песен – издержки дорог.

Но в пылу наступающей жатвы

Обделённым не числю себя:
Будут песни звучать, словно клятвы,
Журавли отзовутся, трубя!

Моя икона

Какому следуя закону,
Каким неписанным статьям,
Кровоточит моя икона —
Предвестье горестным страстям!

В плену высоких технологий,

Увы, никак не объяснить,
Как вихри смуты и тревоги
К иконе протянули нить.

В чём суть величия иконы?

Кто дух вселил в древесный срез?
Как, восприняв мольбы и стоны,
Она нести поможет крест?

Всезнайка скажет: «Биополе!

Поток невидимых лучей!..»
Но чья-то изменялась доля,
Когда он обращался к ней!

Я рос во времена неверья

(Точнее, веры в постулат!).
Теперь подсчитывай потери
От многочисленных утрат!

А в мире снова беспокойно —

(Наверное, фатальный год).
Кровоточит моя икона
В окладе сердца моего!

«Я заквашен на старой Таганке…»

Я заквашен на старой Таганке,
На любимовских добрых дрожжах…
Беспощадной эпохи подранки
В тесном зале от страсти дрожат.
Единение в зале – гранитно
(Верный знак благородных кровей!)
Мы сошлись на вечерней молитве,
Чтобы стать на крупицу новей!
Помню я, позабыв всё на свете,
Плыл в толпе, будто в бурной реке,
То с мольбой: «Есть ли лишний билетик?» —
То с запиской Булата в руке.
До сих пор под сердечной аортой
Ощущаешь отчётливо ты
Холодок от ночного полёта
И восторг от большой высоты!
Всё распалось, – и мир стал сиротский,
Но, как прошлого преданный страж,
Промелькнёт, улыбаясь, Высоцкий
И растает, как в небе мираж!

Мы