В русском жанре. Из жизни читателя

Юмористическое отношение к употреблению алкоголя носит общественный характер, что подтверждает хорошую, добрую роль оного употребления в жизни: люди заранее рады встретиться с предметом, который дарит им опьяне­ние, хотя бы и словесно. Присутствие в мире спиртного об­легчает жизнь людей, и потому они с готовностью ожидают озвучивания темы. Едва ли не половина шуточного в искус­стве связана с алкогольной темой. Фигура пьяного в театре, кино, цирке, за довольно редкими исключениями (в основ­ном они приходятся на период лигачёвско-горбачёвской антиалкогольной кампании, когда социскусство, выполняя соцзаказ, принялось выводить на экран и сцену именно по­требителей одеколона в зверином облике), это комический персонаж, с которым связаны какие-то милые и безобид­ные нелепости. Пьяный в русском искусстве фигура по пре­имуществу водевильная, нередко резонёрствующая, реже трагическая. Почти весь спектр имеется у Островского: и пьяница-резонёр, как Любим Торцов, и пьяница-самодур, как Хлынов и многие другие, и пьяница-комик, как Шмага и прочие.

Достаточно актёру щёлкнуть себя по горлу, чтобы зал рас­цвёл довольными улыбками. И улыбки эти, прошу заметить, слетают не вовсе на тупые морды алкашей, равно как и ак­тёр, и автор совсем не обязательно испитые халтурщики.

***

В русской литературе есть немало замечательно исполнен­ных описаний похмельного пробуждения героя. Самыми, вероятно, знаменитыми стали страдания директора Театра Варьете Стёпы Лиходеева. По бесспорному качеству текста они этой славы заслуживают, хотя и у предшественников Булгакова бывали штучки не слабее.

«Потянувшись за папироской, Ракитников увидел, что рукав на правой руке у него засучен. Это его удивило. Под­нял голову и ещё больше удивился: оказывается, лежал он совсем одетый на постели, жилет расстёгнут, новый пиджак изжёван, брюки на коленках в грязи, рукав засучен по ло­коть, но башмаки сняты — значит, оставалось всё-таки кое-какое соображение...

Схватившись за голову, он застонал. Череп трещал, как арбуз. Но пусть бы болела голова — физическая боль пустя­ки, а в такую погоду даже может и развлечь отчасти. Но труд­но было вынести общую проплёванность всего существа, невыразимую пакость, тоску сердечную... Хуже всякого головотреска... Ох!

Закрыв лицо, он покачивался. Хорошее забудешь, а вот вчерашнее всплыло до мелочей. Со службы ушёл в четыре. Так... На Невском встретились приятели с портфелями, — вернее, показались приятелями, потому что единодушно все заговорили об обеде с водкой. А по существу — серые пошляки, не люди, а понедельники... Пошли обедать. Пили водку под холодную осетрину... Сволочная, пошлая рыба, с хреном, с мелкой рубленой дрянью... <...> И это тот са­мый светловолосый мальчик, “мамина радость”... Отмахал тридцать лет жизни, затрачены силы, деньги на воспитание, образование... И лезет рыгающим чудовищем из трактира... Ох! <...> Ох, раки! Насекомые, паукообразные, поедающие утопленников... И он ел это...

Дальше — провал в памяти... Ракитников сознал себя у чугунной решётки канала Грибоедова: он нёсся огромными прыжками, ругаясь шёпотом так, как никогда не ругался... <... > Видели вы когда-нибудь, как в овраге псы рвут ребрастую падаль, упираясь лапами, рыча от отвращения? Точно так же мрачные выводы пожирали сердце Ракитникова» (Толстой А.Н. Подкидные дураки. 1928).

Особенно много алкогольного юмора текло на печат­ные страницы во времена Чехонте, затем Аверченко, затем в двадцатые годы. Может быть, эти эпохи объединяло отно­сительное благополучие или, точнее, достаточное количе­ство благополучных читателей?

***

Булгаков в 17—18-х годах сделался наркоманом, что за­фиксировано в воспоминаниях его первой жены (см. книгу М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова) и опи­сано в рассказе «Морфий». Он стал одним из немногих, кто преодолел ужасную зависимость от «чудесных, божествен­ных кристаллов». Почему бы не предположить, — смейтесь, врачи! — что Булгакову в борьбе с наркотиками помогли табак и водка? Человек взрослый, врач, сознающий свою болезнь, мог ли он полностью отказаться от ядов? Как там у Бунина в рассказе «Соотечественник»: «Лицо у него ме­ловое, и чёрные очки очень страшны на этом лице. “Я це­лых два часа ничем не отравлялся, ничего не пил, не курил и потому смертельно утомился”». Впрочем, и без Бунина мы кое-что знаем о зависимости от этих ядов, и водка, водочка, закусочка, сервировка, со всем своим сопутствием, так же как вредный, но красивый в дорогих папиросах табачок, всё это более надёжный враг наркотика, чем «здоровый образ жизни».

Булгаков в письме к приятелю даёт совет: «закусывать надо ветчиной, в сумерки, в тишине, среди старых и верных вещей».

Душевные слова. А мне пришлось раз на обращение млад­шего товарища давать совет иного, не лирического рода: «Выпивать, молодой человек, следует исключительно на соб­ственный счёт, но никак не на чужой. Последняя привычка крайне пагубна, по медицинским даже последствиям!»

***

«Пивной погреб тоже большое общество привлекает» (Го­голь. Женитьба).

***