В русском жанре. Из жизни читателя

«А как он описывал представителей высших классов, чи­новника Орлова, его гостей! Он этих людей не знал! Не был знаком ни с кем выше помощника начальника станции. Сре­ди правоведов, лицеистов было сколько угодно мерзавцев, но ведь они были хорошо воспитаны! А тут — идут в спальню Орлова и смеются над дамскими вещами. Разве так бывало? Неверно всё, неверно! <... > Вы только никому не говорите. Для интеллигентов Чехов — икона» (Чуковская Л. Воспоми­нания об Анне Ахматовой).

Почему-то Ахматову разгневал «Рассказ неизвестного человека» (1893), вещь в этом отношении не самая показа­тельная. Я так даже, по своему простолюдинству, если бы не оценка А. А., не счёл бы поведение кружка петербургского аристократа Орлова невозможным. Во всяком случае, изъяс­няются в этой повести высокие чиновники вполне изыскан­но в сравнении со многими другими. Но речь чиновников («Сущая правда», «Случай с классиком», «Смерть чиновни­ка», все — 1883) и многих других — это речь прачек и двор­ников. Может быть, чиновники — мелюзга? Но таковы же и помещики его. Вот председатель земской управы, помещик Шмахин (1885). «Нешто в шашки поиграть? Понимаем куда, ты, харя, лезешь... Как, однако, от тебя луком воняет! Рас­селся тут, тварь этакая!» Шмахин пытается читать Тургенева и тут же засыпает. Первый же из опубликованных рассказов Чехова — «Письмо к учёному соседу» (1880) — представля­ет отставного урядника из дворян, донского помещика, как малограмотного тупицу.

Генералы и князья то и дело возникают на страницах его не просто пустыми и ничтожными, но и дурно воспитанны­ми людьми. Граф Шабельский («Иванов», 1887) сам о себе так высказывается: «Я такой же мерзавец и свинья в ер­молке, как все. Моветон и старый башмак». Ладно, он «шут и приживал», но и вполне благополучные, богатые чиновни­ки и помещики — все как на подбор — моветоны.

Не только Ахматова, но и Бунин объясняли его странных помещиков и дворян тем, что Чехов не знал высшего кру­га. Чеховских помещиков сочинил читатель Щедрина. Но к чему всё-таки столь явная тенденция снижения «высших классов»? В ранней пьесе «Безотцовщина» (1878?), герой её Платонов обосновывает сниженный взгляд на дворянство: «...нужно быть слишком доверчивым, чтобы веровать в тех фонвизинских солидных Стародумов и сахарных Милонов, которые всю свою жизнь ели щи из одной чашки со Скотиниными и Простаковыми».

***

«По наблюдениям А. И. (Куприна. — С. Б.), в семье А. П. Че­хова господствовала довольно развязная манера вышучи­вать всех и вся». (М. К. Иорданская (Куприна)).

***

В один день 7 февраля 1903 года он пишет из Ялты Куприну и Телешову, сообщая, что в академическом «Словаре русско­го языка» имеются ссылки на их тексты. Большая часть обо­их писем практически одинакова: информация, примеры цитат; затем разное — Куприну личное и тёплое, Телешову суховато вежливое: о морозе, здоровье и прочем. Однако отличия в сообщениях о «Словаре» замечательны: Телешо­ву: «в “Словаре...’’...показались и Вы». Куприну: «в “Слова­ре...’’...наконец показались и Вы». И далее. К приведённым из Куприна примерам Чехов комментария не даёт, а для Телешова приписывает следующее: «Стало быть, с точки зрения составителей словаря, Вы писатель образцовый, та­ковым и останетесь на веки вечные».

В угрюмом одиночестве (в тот же день пишет Книппер: «Время идёт быстро, очень быстро! Борода у меня стала се­дая, и ничего мне не хочется»), в холодном доме, получив том «Словаря», он делится с Куприным искренней радостью, а Телешова высмеивает. Видимо, правда, что Николай Дми­триевич был человек недалёкий, раз Чехов был уверен, что тот не почует издёвки в похвале.

***

Прочитав «На покое», он пишет Куприну: «героев своих, актёров, Вы трактуете по старинке, как трактовались они уже лет сто всеми, писавшими о них. <... > Бритые актё­ры похожи друг на друга, как ксёндзы, и остаются похожи­ми, как бы старательно Вы ни изображали их...» (1 ноября 1902 г.).

Но именно так сам Антон Павлович и трактовал своих ак­тёров в рассказах «Барон», «Месть», «Трагик», «Комик», «На кладбище», «Бумажник», «Сапоги», «Конь и трепетная лань», «После бенефиса», «Средство от запоя», «Антрепренёр под диваном», «Актёрская гибель», «Первый любовник», «Калхас», «Произведение искусства», «Юбилей», «Критик» (с 1882 по 1887 год). Практически везде, где касался он актёрской фигуры, это был неопрятный необразованный пьяница, с за­машками и претензиями на нечто в искусстве, «выносли­вый, как камень», то есть вариации Аркашки Счастливцева и Шмаги. Портреты их, на схожесть которых указывает он Куприну, также не отличаются разнообразием: «бритая, синевато-багровая физиономия», «сизая, заспанная физио­номия», «с бритой актёрской физиономией и сизым кривым подбородком», «два ряда мужчин с бритыми физиономия­ми», «с кривым подбородком и малиновым носом».