В русском жанре. Из жизни читателя

Стоит без окон, без дверей,

Там Дымшиц на коротких ножках —

Погрома жаждущий еврей.

Эпиграмму приписывали Зиновию Паперному, впрочем, тогда, кажется, все эпиграммы приписывали ему, а может быть, они его и были. Сами мы из его уст слышали там про Мариэтту Шагинян:

Железная старуха

Мариэтта Шагинян —

Искусственное ухо

Рабочих и крестьян.

Железная старуха неслышно бегала здесь же по коридо­рам, за ней вечно мыкался её личарда — старый шофёр.

***

Бунинская несправедливость сродни детской, она восхити­тельна. Вот он читает «Леонардо» Дм. Мережковского, и, к собственному изумлению, что-то ему нравится. Записы­вает: «Местами недурно, но почём знать, может быть, воро­ванное!»

***

Примерно в то же время писатель граф Алексей Толстой пишет из Франции в Берлин профессору А. С. Ященко: «Я бесконечно был рад узнать про твой “сухостой”. Люди — говно, Сандро, — лишь немногие должны будут пережить наше время, и это именно те, у кого в голове, и в душе, и ниже живота — сухостой. Вообще — ты страшный мо­лодчина».

***

Не перестаю удивляться свежести и смелости так называе­мых самодеятельных, лебядкинского направления стихов. На всю жизнь запомнил когда-то в редакцию молодёжки присланное разочарованной девушкой:

Мне бы инфузорией родиться,

В луже волосками шевелить,

И плодиться — пополам делиться

Без необходимости любить.

Нынче иссяк поток сочинений, направляемых в редак­ции самыми бескорыстными авторами, как тогда говори­ли, — пионерами и пенсионерами. Не пишут или не при­сылают? Почта, конечно, всё сделала для того, чтобы люди перестали переписываться. Только и это уже было. «Волга» опубликовала дневники генерала Ив. Жиркевича, так вот он записывает 13 августа 1921 года: «С русским народом про­делали ещё одну гнусность: введены новые тарифы по части корреспонденции, причём за заказное письмо приходится платить 1250 руб., а за простое 25 руб. Откуда обнищавше­му обывателю брать такие суммы на корреспонденцию? Для меня была такая радость переписка с немногими моими до­брыми знакомыми. Но и это отнято!»

Позволю себе процитировать эту запись далее, уж больно всё сходится:

«Всё делается для того, чтобы убить жизнь в России: на­значены беспримерные цены за проезд по железной доро­ге, теперь мешают сношениям по почте. Ну как не клясть, не осуждать! Хороша у нас свобода! Хороши и мы, во всём покорные, ко всему быстро привыкающие. Рабы, рабы! Бед­ная, бедная Родина! Но у нас развилась и процветает сво­бода отрицательного свойства: произвола, насилия, глум­ления над всем, что дорого человеку, сознающему в себе человеческое достоинство. Сюда бы надо причислить свобо­ду грабежа казённого добра в советских учреждениях и сво­боду взяточничества. То и другое дошло до колоссальных, небывалых размеров, указывая и на полный развал власти, и на безнравственность интеллигенции, создавшейся и со­хранившейся после переворота, устроившейся в советских учреждениях. Если советская власть вводит какое-либо но­вое стеснение, то сейчас же является и новый источник для взяточничества».

***

Как Дон-Аминадо в 1920 году, в Париже сидя, мог предска­зать, даже и точное место назвать — непостижимо:

Потом... О Господи, Ты только вездесущ

И волен надо всем преображеньем!

Но, чую, вновь от беловежских пущ

Пойдёт начало с прежним продолженьем.

И вкруг оси опишет новый круг

История, бездарная, как бублик.

И вновь на линии Вапнярка — Кременчуг

Возникнет до семнадцати республик.

Поэтессу А. можно узнать по одному стихотворению.

Август

Работа в августе! Я так её люблю.

Когда в шестом часу пробудишься — и сразу

В один прыжок, к резиновому тазу,

Уподоблять его под шквалом кораблю.

Потом со скорлупы давая стечь топазу

Яичного желтка, его глотком ловлю

Гортани высохшей, причём благословлю

То, что за гранью чувств, — и что доступно глазу.

И тотчас за столом в заветную тетрадь

Как любо должное звучанье избирать

Из тысячи других, носящихся повсюду!

Приветствую тебя, мой Август, мой король,

Ты — лета моего вершина, цель и боль,

Твой верноподданный, как был я, так и буду.

Из последней строки явствует, что автор не женщина. Да, это стихи не А., а Владимира Пяста, опубликованные в 1924 году.

***

Вопли и стенания современных деятелей культуры перед лицом богатых навевают в памяти что-то из бессмертного А. Н. Островского. Например:

«А ты возьми, что значит образование-то: вчера ко мне благородная просить на бедность приходила; так она языком-то как на гуслях играла» («Не всё коту масленица»).

***

Обращал ли кто внимание: два основоположника револю­ционно-демократической критики носили фамилии: БЕЛинский и ЧЕРнышевский?

***

Ленин вроде бы был абсолютно лишён нормального лите­ратурного вкуса, примерами чего за последние годы нас за­сыпали. Но вот старый, самый хрестоматийный советский пример из Горького, где писатель видит на столе Ленина том «Войны и мира»: «Захотелось прочитать сцену охоты...».

Если верить Горькому, а не верить в этом случае вроде бы нет оснований, то Ленин ведёт себя как заправский книго­чей-гурман, а не утилитарист, пожиратель информации.