Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Дла такъ не длаются, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; я буду вашимъ учителемъ фехтованья и судьей въ этомъ спор, столько разъ подымавшемся и до сихъ поръ не разршенномъ. Съ послднимъ словомъ, соскочивъ съ Россинанта, онъ помстился съ копьемъ своимъ на средин дороги, между тмъ какъ лиценціантъ наступалъ размреннымъ, но смлымъ шагомъ, съ сверкающими глазами, на Корхуелло. Мирные крестьяне, не сходя съ своихъ ословъ, смотрли на завязавшуюся между студентами битву, въ которой, съ одной стороны посыпались градомъ всевозможные удары: «отбей», «коли», «вверхъ», «внизъ» и проч. и проч.; между тмъ какъ бакалавръ, съ другой стороны, нападалъ на своего противника, какъ разъяренный левъ, но увы! лиценціантъ своей рапирой ежеминутно останавливалъ его ярость, и вскор разорвавъ его полукафтанье, пересчитавъ на немъ вс пуговицы, и подбросивъ рапирой два раза вверхъ шляпу бакалавра, онъ до того озлобилъ и обезсилилъ послдняго, что-тотъ, съ досады, схватилъ рукой его рапиру и швырнулъ ее версты за дв отъ себя; такъ говоритъ, по крайней мр, присутствовавшій при этомъ побоищ крестьянинъ актуарій, и да послужитъ свидтельство его неопровержимымъ доказательствомъ торжества искуства надъ силой.

Весь запыхавшись, Корхуелло въ изнеможеніи опустился на землю.

— Ваша милость, господинъ бакалавръ, сказалъ ему Санчо, послдуйте вы моему совту и не выходите драться противъ рапиръ, а держитесь вы лучше на палахъ, или, еще лучше, играйте въ палки, потому что Господь не обидлъ васъ силой. А то, слышалъ я, будто эти господа, бойцы на шпагахъ, просунутъ ихъ въ игольное ушко.

— Съ меня довольно, отвчалъ Корхуелло, что я свалился, какъ говорятъ, съ своего осла, и узналъ на опыт то, чему я бы никогда въ жизни не поврилъ. Съ послднимъ словомъ онъ всталъ, подошелъ въ лиценціанту, обнялъ его и стали они съ этой минуты такими друзьями, какими не были никогда прежде. Они не хотли дожидаться актуарія, отправившагося искать рапиру, полагая, что онъ не скоро вернется, и ршились безъ него пуститься въ путь, торопясь въ село, за свадьбу Китеріи. Дорогою лиценціантъ излагалъ своимъ спутникамъ великія достоинства фехтовальнаго искуства, приводя въ подтвержденіе словъ своихъ такія очевидныя геометрическія доказательства, что убдилъ всхъ своихъ слушателей въ высокой важности умнья владть рапирами, и самъ Корхуелло окончательно отказался отъ своего упорнаго неврія.

Къ вечеру путешественники наши, приближаясь въ деревн, увидли, какъ имъ показалось, цлое небо, усянное безчисленными лучезарными звздани, и услышали сладкіе звуки гуслей, рожковъ, литавръ, тамбуриновъ и флейтъ. У самаго възда въ деревню былъ устроенъ обширный павильонъ, иллюминованный плошками, которыхъ не гасилъ втеръ, потому что воздухъ былъ такъ тихъ, что даже не колыхалъ листья деревъ. Вокругъ царствовало общее веселье: одни танцовали, другіе пли, третьи играли и, на протяженіи всего луга, рзвилась, какъ говорятъ, радость и веселіе. Толпы рабочихъ устроивали между тмъ подмостки, скамьи и лстницы, чтобы удобне было смотрть на представленія и танцы, которыми готовились отпраздновать свадьбу богатаго Канаша и похороны бднаго Василія.

Донъ-Кихотъ, не смотря на всевозможныя просьбы крестьянъ и студентовъ, не согласился въхать въ деревню, приводя въ свое оправданіе, вполн достаточное, по его мннію, — обычай странствующихъ рыцарей предпочитать сонъ подъ открытымъ небомъ, среди полей и лсовъ, сну въ жилыхъ зданіяхъ, хотя бы это были раззолоченные чертоги; и онъ свернулъ немного съ дороги, къ великому неудовольствію Санчо, невольно вспоминавшаго въ эту минуту покойное помщеніе въ замк или дом домъ-Діего.

Глава XX

Едва лишь блдно-розовая аврора скрылась въ сіяніи лучезарнаго еба, пришедшаго осушить своими жгучими лучами кристальныя капли, дрожавшія на золотистыхъ волосахъ зари, какъ Донъ-Кихотъ поспшилъ разстаться съ сладкой нгой, объявшей его члены, поднялся на ноги и кликнулъ, сладко храпвшаго еще, Санчо. Видя его съ закрытыми глазами и открытымъ ртомъ, рыцарь, прежде чмъ принялся будить своего оруженосца, не могъ не сказать: «О блаженнйшій изъ смертныхъ, обитающихъ на земномъ шар! никому не завидуя, и не возбуждая ни въ комъ зависти, счастливецъ! ты отдыхаешь тломъ и духомъ, не преслдуемый волшебниками, не смущаемый очарованіями!

Спи, повторяю, и сто разъ еще повторю, ты, не страдающій вчной безсонницей жгучей ревности; ты, котораго не будитъ забота о просроченныхъ долгахъ, ни о куск насущнаго хлба на завтра для тебя и бдной семьи твоей. Тебя не сндаетъ честолюбіе, тебя не тревожитъ суетный блескъ міра, потому что вс твои стремленія кончаются на твоемъ осл, а о теб самомъ долженъ позаботиться я. Я несу это бремя, справедливо предоставленное высшимъ классамъ обычаемъ и природой. Слуга спитъ, господинъ бодрствуетъ за него, думая, какъ ему прокормить и улучшить бытъ своихъ слугъ. Слугу не смущаетъ раскаленное небо, отказывающее земл въ живительной рос, но господинъ долженъ позаботиться во дни засухи и голода о томъ, кто служилъ ему во времена изобильныя и плодородныя».