Читаем Поздняя осень в Венеции полностью

Поздняя осень в Венеции

Оркестр ни к чему танцорам:сами кружатся роем.Каждый кажется хором,как будто в нем совы с воем,и отдает перегноемлучший для них душок.Подобны пары опорам,раскачиваемым волнами;ребрами-галунамильнет к дамам один из них,пустым щеголяя взором,сорвать, как жених, готовпокрывало с черницы,которая вне гробницы —свеча для белой страницы:без букв ее часослов.Танцу никто не рад,наряд у них неудобный,им жарко, а пот загробныйжалит им лоб и зад,жабо пропитав и жилеты;они раздеться не прочь,младенцы или скелеты,но танца не превозмочь.

Страшный суд

В ужасе, владеющем тенями,своего не помнящими роста,схваченные охрою погоста,пленены своими простынями,в терпеливом ожиданьи кротки;ангелы летают к ним под крышки,чтоб сухие маслить сковородки,и при этом класть им всем под мышкито, что в суете не осквернилосьв продолженье жизненного срока,чье тепло отчасти сохранилосьи остынет в будущем едва ли,чтоб с того или с другого бокаих потрогал Бог, чтобы вставали.

Искушение

Уязвлял он плоть себе, но тщетно;в похоти клокочущей плодясь,множились его грехи несметно;выл их выводок, родясьпреждевременно, чтобы на встречныхпокоситься, будто не способнозлобно изучать их и подробнополчище ущербных и увечных.У грехов уже рождались внуки,отпрыски блудливые в ночи,и тянулись к ручкам кружек руки,ощутив нечистые лучи;опьяняли адские врачи,пробуждая чарами наукив бедрах бреда чувственные муки,чтоб объятья были горячи.Истомленный дьявольской игрой,ангела призвал святой с высот,а когда явился тот,затаил внутри святого ройбесобестий пагубную прыть,но, годами мучаясь от жара,взгонкою из рыбного отвараБога смутно чаял он добыть.

Алхимик

Адепт постиг с улыбкою секрет;дымящуюся колбу осторожноподвинув, понял он, что можноизвлечь возникший только что предметсверкающий, а для него нужнывека внутри огнеупорной грушив брожении, где море чает суши,и мозг — подобье звездной глубины.Чудовищное вызвал он тайком,чтобы, ночною принято пустыней,вернулось к Богу, завершая путь;как пьяный, лишь ворочал языкоми наклонялся, шамкая, над скрыней,где было золота чуть-чуть.