Поздняя осень в Венеции

Элегия восьмая

Посвящается Рудольфу Касснеру

Наружу тварь глядит во все глаза,
И перед нею даль открыта настежь.
У вас одних глаза, как западни,
Свободный преграждающие выход.
Приносит нам известия снаружи
Звериный только лик. Младенца мы
Переворачиваем, чтобы сзади
Он видел внешность, а не глубину,
Столь откровенную в зверином лике,
Свободную от смерти. Только смерть
Способны видеть мы, а зверь свободен.
Всегда кончина позади него.
Бог — перед ним. И если зверь уходит,
То он уходит в вечность, как родник.
Нет перед нами чистого пространства,
Где без конца цветы произрастают.
Мир перед нами всюду и всегда
И никогда — безмерное Нигде,
Которое вдыхаешь ненароком

И вечно знаешь

и не вожделеешь.Детьми теряемся мы в нем. Нас будят.
Лишь перед смертью тут как тут оно.
И мимо смерти ты глядишь наружу
Великим взглядом зверя, может быть.
Порой доступно это и влюбленным,
Когда другой не застит. В изумленьи
Они, как будто по ошибке, видят…
Но сразу же другой перед глазами,
И снова мир. Мир всюду и всегда.
К творенью мы всегда обращены.
Лишь в нем для нас отражена свобода,
Которую мы сами затемняем.
Сквозь нас безмолвный зверь глядит спокойно.
Не в этом ли судьба: стоять напротив…
Других уделов нет. Всегда напротив.

Когда бы зверю наше разуменье!

Уверенно идя навстречу нам,
Увлек бы нас он за собой, пожалуй,
Но бытие для зверя бесконечно
И чисто, как пространство перед ним.
Живет он без оглядки на себя.
Там, где мы только будущее видим,
Он видит все и самого себя,
Навеки исцеленного, во всем.

Но даже в чутком теплом звере скрыта

Великая, тяжелая забота.
И с ним воспоминанье неразлучно,
Одолевающее часто нас.
Кто знает, не была ли цель однажды
Гораздо ближе, ласковей, вернее.
Тут расстояние, а там дыханье
И родина вторая после первой
Не очень-то уютна для него.

О тихое блаженство малой

твари,Не покидающей родного лона.
Комар счастливый прыгает внутри,
Свою встречая свадьбу. Лоно — все.
Соприкоснулась от рожденья птица
И с тем и с этим, хоть и не вполне,
Как будто бы она — душа этруска,
Которая в пространстве после смерти
Почиющей фигуркою прикрыта.
В каком смятеньи из родного лона
Взлетаешь, самого себя страшась,
Пронизывая воздух! Так по чашке
Проходит трещина. Так нетопырь
Крылом своим фарфор заката режет.

А что же мы? Мы зрители везде,

Всегда при всем и никогда вовне.
Порядок наводя, мы разрушаем,
И сами разрушаемся потом.
Кто нас перевернул на этот лад?
Что мы ни делаем, мы словно тот,
Кто прочь уходит. На холме последнем,
С которого долина вся видна,
Он оборачивается и медлит.
Так мы живем, прощаясь без конца.

Элегия девятая